В детстве я очень завидовал

Так я и сидел, погруженный в свои мысли, ря­дом с этим владыкой Баланьи, а его голос обволаки­вал меня: «Ты слышишь, как идут на выпас овцы, видишь море оливковых деревьев, видишь, как над Цитаделью и над мысом Ревелетта поднимается солн­це. Теперь ты можешь сказать себе: я видел и слышал

Психологическое... МоеСлово.ру

то же, что видели и слышали римляне. А теперь иди спать». Я с удовольствием подчинился, и у меня уже не осталось никаких сомнений, что сын учителя, Фану, мой брат.

Потому что братство создается тем, что вы что-то переживаете вместе, вместе строите общие воспоми­нания. Я чувствовал себя братом Фану и всех его бра­тьев и сестер, и меня ничто не могло в этом разубе­дить, потому что перед их отцом я испытывал безгра­ничное восхищение. Всю свою жизнь я поддерживал с этой семьей очень близкие отношения, и они были раз и навсегда закреплены во время похорон «нашего отца». В церкви я, естественно, встал среди толпы учеников, пришедших отдать последнюю дань это­му медицинскому светилу, но один из его сыновей, узнав меня, попросил присоединиться к семье. В тот день я понял, что моя политика принесла свои пло­ды: после смерти главы дома я обрел усыновившую меня семью, которая была достаточно велика, чтобы утолить жажду единственного ребенка.

В действительности же я вел себя как любой един­ственный ребенок: они обычно выбирают друзей, у которых много братьев и сестер, как будто чув­ствуя свою изолированность, хотят стать частью боль­шой семьи.

В детстве я очень завидовал дяде — брату-близ- нецу моей матери: связь между ними была столь тес­ной, что временами от этого начинали страдать окру­жающие. Когда я стал детским психиатром, то in vivo[2] мог изучить ту особую связь, что существует между близнецами. Был, например, такой случай: